...Однако с отбытием “Нормандии” из Гавра и началась эта самая пресловутая история с похищением “гавайского двухцентовика”, которую попытался использовать в своих литературных целях писатель Гастон Леру. Он что-то слышал о загадочном убийстве некоего майора Гектора Жиру в Париже в конце декабря 1893 года, и эта история его заинтересовала. Не доверяясь газетам десятилетней давности, Леру, живший тогда в Брюсселе, явился в Париж и обратился прямиком к Вильяму Кошферу, находившемуся в тот момент на заслуженной пенсии. Он получил от него как раз ту информацию, какую тот счел нужным ему предоставить - рассказ под названием “Убийство филателиста” появился в январском номере бельгийского журнала “Крок” за 1903 год, и больше не переиздавался. Таким образом убийцей стал Гектор Жиру, благодаря интересам бывшего директора французской охранки превратившийся в богатого парижского коммерсанта, а жертвой - рантье Госе де Калам, позднее в многочисленных пересказах безответственных болтунов и сплетников превратившийся в самого Гастона Леру.
Спору нет, история вышла привлекательная, однако еще привлекательней она могла бы стать, если бы в свое время кто-то обратил внимание на мемуары некоего Анри Бови, вышедшие в Бразилии на португальском языке перед первой мировой войной, но популярности не снискавшие и потому благополучно позабытые. Настоящим автором этих записок был не кто иной, как сам Жак Ленуар, от которого мы и можем сейчас судить, как в действительности разворачивались события, озаглавленные Гастоном Леру как “Убийство филателиста”. Конец “двойного агента”- неудачника неизвестен: умер он на чужбине, или вернулся в конце концов во Францию - о том мы не знаем. Потомки Ленуара также не дали о себе знать, и потому с этой стороны историю можно считать оконченной. Но остается еще один аспект всего этого дела - филателия, призванный придать всей этой истории наивысшую степень законченности.
...Любой начинающий филателист владеет информацией о том, что “гавайский двухцентовик” 1851 года в чистом (то есть негашеном) варианте существует в единственном экземпляре, и положение это сохранялось как минимум более целого столетия - об этом написано во всех популярных книжках, освещающий этот вопрос. Более информированные специалисты слышали о том, что во время второй мировой войны в оккупированной гитлеровцами Франции появилось некоторое количество “двойников” этого уникума, но сразу же после войны они все были признаны искусно сделанными в “ведомстве Гиммлера” (*1) фальшивками и осели в коллекциях наименее щепетильных коллекционеров в качестве неофициальных новоделов (*2). И уж некоторые самые продвинутые исследователи (в основном не принадлежащие к многочисленной когорте собирателей знаков почтовой оплаты) наверняка знают, что “всплывшие” в 1941 году “Гавайи” при надлежащем к ним отношении всяческих экспертов имеют все шансы из фальшивок превратиться в самые настоящие подлинники. Во-первых, ни один из экспертов еще не доказал, что данные марки поддельны на все сто процентов: владея априорной информацией, основанной на “утке”, выпущенной “обиженным” во время первой мировой войны французами Филиппом Феррари, утверждавшем, что единственный экземпляр негашеного “двухцентовика” имелся ТОЛЬКО В ЕГО КОЛЛЕКЦИИ, владельцы практически всех официальных филателистических изданий признают факт наличия только одного-единственного негашеного “гавайского двухцентовика”, который ныне оценивается чуть ли не в десять миллионов долларов (но оценка эта крайне символична, так как данный кусочек ветхой бумажки хранится в коллекции одного из самых крупных филателистических собраний в мире - в Берлинском почтовом музее, откуда он вряд ли когда-то куда-то денется, разве что будет похищен).
Во-вторых, если с пониманием отнестись к мемуарам “Анри Бови”, переизданным недавно в Португалии уже под настоящим именем когда-то написавшего их “двойного агента”, то вполне определенно можно заключить, что все тридцать закупленных когда-то Вторым бюро французского генерального штаба в том далеком 1893 году вовсе не были уничтожены, а исчезли в глубоких и неприступных до поры до времени архивах французских спецслужб, пока те не были “разорены” бесцеремонными временными хозяевами в лице гитлеровских оккупационных властей во время второй мировой войны. Проследить механизм появления “гавайских двухцентовиков” на рынке сейчас сложно, но сложности эти не носят принципиального характера. Труднее объяснить, почему еще тогда, в 1941 году, гитлеровская филателия не соизволила отметить такое событие, как открытие считавшихся утерянными раритетов, а поспешила объявить найденные марки фальшивками. Может быть они и на самом деле оказались фальшивыми, а приведенная выше история - плод досужего вымысла склонного к мистификациям мемуариста?
Но вполне может случиться так, что тут кроется еще одна тайна, место которой на страницах совсем иного труда.
